Красота и коварство

Глава семьи

Елизавета вела многолетнюю борьбу с Уоллис Симпсон, которую презирала и, пожалуй, искренне ненавидела. Она настояла на том, чтобы американку лишили титула, более того, Елизавета отказывалась поддерживать даже минимальный контакт с Симпсон. Крайне холодно и с видимым нежеланием она принимала и Эдуарда. Неоднократно Елизавета упоминала, что именно эту парочку она винит в ранней смерти мужа. Неприязнь, впрочем, была обоюдной: Уоллис и Эдуард часто вслух потешались над королевой-матерью, называя её толстой шотландской кухаркой, высмеивали её стиль и внешность.

Елизавета с игрушкой для старшей дочери, 1926 год. (The Daily Telegraph)

В истории с принцессой Маргарет и Питером Таунсендом королева-мать также проявила жёсткость и, кто-то скажет, даже некоторую жестокость. Она настояла на том, чтобы неугодного возлюбленного дочери отослали со служебной миссией подальше из Великобритании. Все это было сделано фактически без предварительного обсуждения и согласия самой Маргарет. Слишком свежи были в памяти королевы-матери последствия отречения Эдуарда и «опасного брака». Выбором своей старшей дочери, Елизаветы, она тоже не была довольна: тернистый путь семейства Филиппа Маунтбеттена и их неудача на политической арене делали его недостаточно «благородным» в её глазах.

Елизавета с дочерьми, 1944 год. (The Daily Telegraph)

С мужем в Букингемском дворце, 1948 год. (The Daily Telegraph)

Именно Боуз-Лайон активно лоббировала кандидатуру принцессы Дианы на роль жены Чарльза. С ним у королевы-матери были наиболее близкие, душевные и доверительные отношения: она выбрала принца Уэльского любимцем из своих внуков. Елизавета видела в Чарльзе много схожего со своим покойным супругом — мальчик был робок, застенчив, притесняем отцом, его затмевали собственные братья и сестры. Она полагала, что внуку нужна жена «со стержнем», которая будет направлять и поддерживать его самооценку. Застенчивая Диана представлялась ей подходящим выбором. Вероятно, королева-мать предполагала, что сможет довольно легко контролировать и саму Диану, таким образом воздействуя на Чарльза через чужие руки. Их отношения с будущей любимицей нации леди Ди разладились незадолго до королевской свадьбы. Елизавета внезапно обнаружила, что фокус внимания смещается на молоденькую невесту Чарльза. Когда же Диана стала путешествовать по миру с благотворительной миссией, королева-мать и вовсе пришла в ужас. Но настоящим ударом стало объявление о разводе и публичные признания леди Ди о том, каким на самом деле был их брак с Чарльзом. Елизавете было, разумеется, хорошо известно о неверности внука, но она искренне полагала наличие фаворитки допустимым до тех пор, пока об этом не известно широкой общественности.

С внуком Чарльзом. (The Daily Telegraph)

Елизавета Боуз-Лайон, не рождённая принцессой

Её будущее как представителя одного из старших членов королевской семьи не было предопределено рождением. Елизавета стала девятым ребёнком для лорда Боуз-Лайона и его супруги Сесилии. Всего же у пары родилось 10 детей. Девочка была наиболее близка со своим младшим братом Дэвидом, появившимся на свет через два года после неё. Ходили слухи, что биологической матерью Елизаветы была на самом деле не Сесилия, а некая простая девушка, которая выносила ребёнка от лорда Боуз-Лайона, так как законная жена была уже не в состоянии родить сама. Эти инсинуации, тем не менее, так и не получили подтверждения. Семья Елизаветы была самых настоящих аристократических кровей. Когда девочке было 4 года, она вместе с родителями и братьями-сёстрами переехала в роскошный родовой замок Глэмис в Шотландии. До 8-ми лет она воспитывалась и обучалась дома, а затем продолжила образование в одной из частных школ в Лондоне. Впрочем, в 13 лет Елизавету вновь перевели на домашнее обучение.

Елизавета Боуз-Лайон в 1910 году. (The Daily Telegraph)

Начало Первой мировой войны она застала подростком: семейное гнездо Боуз-Лайон переоборудовали в военный госпиталь, и Елизавета выполняла обязанности медсестры. Вскоре, уже будучи юной девушкой, она впервые вышла в «большой свет», где тут же снискала бешеную популярность и заполучила нескольких поклонников. Одним из воздыхателей был принц Альберт, будущий король Георг VI (на тот момент младший брат принца Эдуарда, следующего в очереди на престол).

Побил принца в 4 года и был изгнан из дворца

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад появился на свет 2 июня 1740 года в замке Конде в Париже. Его предки носили графский титул, а первым в роду де Садов, кто удостоился титула маркиза, был дед Донасьена. Он же, по-видимому, был единственным законным маркизом в семье: хотя принадлежность к «дворянству шпаги» давала право передавать титул от отца к сыну по наследству, передача титула маркиза к отцу де Сада и ему самому нигде не зафиксирована. Поэтому многие исследователи жизни и творчества писателя до сих пор сомневаются в его юридическом праве именовать себя маркизом. Тем не менее, в историю он вошел именно под таким титулом.

Отец Донасьена, Жан-Батист Жозеф Франсуа граф де Сад, был потомственным наместником нескольких французских провинций. Прежде, чем получить почетный титул графа, он служил посланником при дворе кельнского курфюрста, затем – послом в России. Мать будущего писателя, Мари-Элеонор де Майе-Брезе де Карман, была фрейлиной принцессы де Конде. До четырех лет маленький Донасьен рос во дворце вместе с малолетним принцем Луи-Жозефом де Бурбоном. Мать де Сада надеялась, что у сына сложатся дружеские отношения с принцем, и это поможет ему устроиться в жизни. Однако мальчик уже тогда начал показывать свой бурный нрав: однажды он поколотил принца, после чего его выслали из дворца и отправили в Прованс – на воспитание к дяде-аббату.

Когда Донасьену было пять лет, его отец покинул семью, а мать ушла в монастырь. Некоторые источники утверждают, что граф де Сад был любителем однополых отношений и время от времени развлекался с юношами легкого поведения (что вполне объясняет решение его жены постричься в монахини). Как бы то ни было, все заботы о племяннике легли на аббата де Сада. Он познакомил Донасьена со священником Жаком-Франсуа Абле, который помогал ему в учебе, а впоследствии стал управляющим в его доме. Говоря о своем воспитаннике, Абле отмечал, что у того «страстный темперамент, который заставляет его жаждать удовольствий, но доброе сердце».

В возрасте десяти лет Донасьен вместе с Абле вернулся в Париж, где поступил в колледж д’Аркур. Однако отношения с преподавателями и другими студентами у мальчика не сложились: его постоянно подвергали наказаниям, в числе которых была и порка. Истязания были настолько частыми, что вскоре де Сад просто перестал ощущать боль. Возможно, именно тогда мальчик начал осознавать, что власть и тирания почти всегда идут рука об руку.

В 1754 году 14-летний Донасьен, надеясь сделать военную карьеру, поступил в кавалерийское училище. Через год он получил звание младшего лейтенанта королевского пехотного полка. Де Сад принимал участие в сражениях Семилетней войны, и за военные заслуги был сперва произведен в корнеты карабинеров (в 1757 году), а затем – в капитаны кавалерии Бургонского полка (1759). Уже в те годы де Сад приобрел славу картежника, любителя кутежей и оргий. В 1763 году он ушел в отставку и вернулся в Париж, где с головой погрузился в мир плотских удовольствий.

Исключительные случаи

Герцогиня Ингеборг была регентшей Норвегии и Швеции 1318–1319 гг.

• Ингеборг Норвегия (1301–1361 гг.), Герцогиня Седерманландская, вела себя и занимала положение, как если бы она была королевой, правившей в течение года до шведского правления ее сына, короля Магнуса IV , а затем, как если бы она была его королевой-матерью, периодически служившей на его регентском совете . Однако, хотя она была названа король Матери в биографической литературе, она никогда не была официально признана королевой или королевой матерью.
• Ее невестка Маргарет (1353–1412), правившая всей Скандинавией как мать одного короля и приемная мать другого, занимала такое же сложное неофициальное положение, но гораздо дольше, и в традиционной истории получила титул Королевы. В начале своей карьеры она была королевой Норвегии в течение семнадцати лет и Швеции в течение одного года.
• Джиджабай (1598–1674) не был супругой правящего короля, правящей королевы или регента. На практике ее муж Шахаджи был дворянином при других правителях, но ее сын основал независимую империю и стал ее сувереном. Поэтому ей дали титул королевы-матери — Раджмата на хинди.
• Садидже Топтани (1876–1934), мать короля Албании Зога I : после того, как ее сын стал королем в 1928 году, она получила титул королевы-матери албанцев ( Nëna Mbretëreshë e Shqiptarëve ) в стиле Ее Величества. проходила с 1 сентября 1928 года до ее смерти.
• Елена Греко-Датская была женой будущего Карола II Румынского с 1921 по 1928 год и матерью короля Румынии Майкла . Майкл сначала правил в 1927-1930 годах, прежде чем его отец стал королем, и снова после того, как его отец отрекся от престола. Когда в 1930 году Кэрол вернулся в Румынию и занял трон, он фактически перенес свое правление на 1927 год, когда умер его отец ( король Фердинанд ). Поскольку Хелен в то время еще не развелась со своим мужем-плейбоем (это должно было произойти в следующем году), он невольно предоставил ей задним числом титул королевы. Таким образом, в 1940 году, после его отречения и второго прихода на престол их сына, она по праву стала королевой-матерью Румынии.
• Точно так же Гаятри Деви , Махарани из Джайпура (1919–2009) была третьей женой своего мужа, монарха, но не матерью его преемника, сына от первой жены царя. Тем не менее, ей все равно был присвоен титул королевы-матери ( Раджматы ).
• Титул « Валиде-султан» или «мать султаны» обычно принадлежал матери правящего османского султана, хотя она, возможно, никогда не была главным супругом ( султан хасэки ).
• Шубхадранги была матерью будущего императора Ашоки , но была убита Сусимой , чтобы спасти свою невестку. Она не могла быть императрицей-матерью (раджмата)
• Хелена Маурья, вторая жена Чандрагупты Маурьи , была мачехой Биндусары и до самой смерти носила титул Раджматы.

Борджиа

Другое известное семейство, вошедшее в историю так же за свое пристрастие к ядам — Борджиа. Их время примечательно тем, что начиная с этой эпохи яд становится не просто инструментом ликвидации противника, но так же и орудием мести. 

Историй о коварстве и отравлениях семьи Борджиа множество, и найти их не составляет труда, в рамках же нашего разговора о ядах и отравителях гораздо интереснее отметить, что до сих пор не был повторен состав, которым пользовалось царственное семейство. Скорее всего, они использовали целый ряд из­вестных ядов. Однако они открыли новые фор­мулы и усовершенствовали способ получения птомаинов, заимствованный у средневековых отравителей. Они заменили легкое жабы на внут­ренности свиньи, перемешанные с мышьякови­стой кислотой. Для этого свинью подвешивали за задние ноги и забивали до смерти. Перегнившая масса — в высушенном или жидком состоя­нии — составляла основной элемент их знаме­нитой «кантареллы» — яда, который мог или вызвать смерть {venenum attemper atum), или ускорить ее: 

«Да, у Борджиа есть яды, убивающие, по их желанию, за день, за месяц, за год, — говорит Маффио — герой трагедии Виктора Гюго. — Эти гнусные яды делают вино еще вкуснее, оно пьется с большим удовольствием. Вы думае­те — вы пьяны, — а вы уже мертвы. Или вдруг неожиданно человека одолевает слабость, кожа покрывается морщинами, глаза вваливаются, волосы седеют, зубы крошатся, как стекло, ког­да он откусывает хлеб. Он уже больше не хо­дит — он волочит ноги, он уже не дышит — он хрипит, он больше не смеется, не спит, его охватывает дрожь в солнечный полдень, если он молод — выглядит, как старик, так он аго­низирует некоторое время, потом умирает, и тогда кто-нибудь вспоминает, что полгода или год назад покойный выпил стакан вина у Бор­джиа».

Откуда взялось слово «кантарелла»? Воль­тер, тщетно пытавшийся объяснить его проис­хождение, путает этот яд с веществом тоффана (aqua toffana), открытым в XVII веке. Фланден предполагает, что выражение «заставить петь» могло в простонародном языке означать «заста­вить платить, вымогать деньги с помощью яда». Другие утверждают, что «кантарелла» имеет общий корень со словом «кантаридин», а Лелё говорит о происхождении от слова «кантареллус» — маленький кубок, который Борджиа в конце банкета вручали гостям, которых хотели умертвить. 

Порка, содомия и «возбуждающие» конфеты с ядом

Пожалуй, один из самых мерзких инцидентов, который во многом перекликается со сценами будущих книг де Сада, произошел 5 января 1772 года. Из материалов уголовного дела известно, что утром де Сад и его слуга Латур явились в апартаменты некой девицы Борелли по прозвищу Мариетт. Там же находились еще три девушки (судя по всему, довольно свободных нравов). Весь масштаб разврата, который царил там в тот день, сложно представить даже самым раскрепощенным. Упомянем лишь, что среди прочего имела место столь любимая де Садом порка. Кроме того, он склонял девушек к содомии, но все они отказались (а вот верный лакей Латур оказался не прочь предаться нетрадиционным утехам с хозяином).

Приговор был приведен в исполнение 12 сентября… Только вот ни один из осужденных на собственной казни не присутствовал. Решив не дожидаться визита полиции, де Сад вместе с Латуром сбежал в Италию, заодно прихватив с собой сестру своей жены, в которую был давно влюблен. Но казнь уже была назначена, поэтому на площади сожгли их чучела.

Узнав о дерзком побеге зятя и своей младшей дочери, мадам де Монтрей добилась от короля разрешения на преследование и арест де Сада. В декабре 1772 года по приказу короля Сардинии де Сада и его слугу арестовали и заточили в крепость Миолан. Но маркиз так просто не сдавался: весной они вместе с Латуром и еще одним сокамерником совершили побег, причем в этом им помог не кто-нибудь, а жена де Сада – его верная, всепрощающая Рене. После этого Донасьен надолго засел в своем имении в Лакосте, опасаясь очередного ареста. Однако спустя год он не выдержал и вновь взялся за старое: однажды он организовал похищение трех деревенских девушек, запер их в своем подвале и насиловал с молчаливого согласия супруги. Пропажу девушек быстро обнаружили, против де Сада вновь завели дело, и он снова сбежал в Италию.

В 1776 году де Сад вернулся в Лакост и нанял к себе в дом несколько молодых девушек в качестве служанок. Быстро осознав, чем им предстоит заниматься, все они сбежали от жуткого хозяина-извращенца – все, кроме одной. Ее звали Катерина Триле, но маркиз любил называть ее Жюстиной. Она стала для него своеобразной музой, и, хотя в тот период де Сад еще ничего не писал, именно образ Жюстины впоследствии стал основой для некоторых его героинь. Кстати, ее отец, узнав, чем дочь занимается в замке де Сада, однажды даже попытался застрелить его, но промахнулся и был задержан охраной.

С момента заключения де Саду удалось провернуть еще немало мерзких авантюр, в которых вновь фигурировали отравляющие вещества и жестокие изнасилования. Закон его преследовал, он продолжал ускользать, и эта гонка могла бы продолжаться еще долго, если бы не лопнувшее терпение тещи де Сада. Когда маркиз попытался обжаловать смертный приговор, от которого сбежал в 1772 году, прованский парламент согласился отменить его, однако приговорил де Сада к заточению в Венсенском замке. 16 июля по пути в замок де Саду удалось сбежать из-под стражи и укрыться в своем замке, но госпожа де Монтрей сообщила полиции о местонахождении зятя.

«Черная вдова» Рима

Порой этим пользовались и безрассудные отравители. Некая вдова Сассия, имевшая от первого брака двоих детей — дочь и сына, —воспылала мимолетной страстью к своему зятю и в конце концов вышла за него замуж. Будучи женщиной непостоянной, она вскоре убила его руками некоего Оппианикуса, человека, кото­рому грозило изгнание и который был влюблен в Сассию. Она была готова уже в третий раз вступить в брак, когда двое эскулапов отрави­ли всю семью ее нового избранника, а именно: двух малолетних сыновей, мачеху, двоих шу­ринов и беременную свояченицу. Сын Сассии, чувствуя серьезную опасность, поведал обо всех злодеяниях матери и ее наемных убийц. Оппианикуса приговорили к ссылке, но обезу­мевшая Сассия отравила его с помощью апте­каря, который был ей чем-то обязан. В новом преступлении ошибочно обвинили ее сына, однако после блестящей защиты Цицерона он был оправдан. 

Король отец

Если король должен был отречься от престола и передать престол своему ребенку, тогда в этом случае король мог бы, чтобы его сын или дочь считали его королем-отцом. Король Камбоджи Нородом Сианук был провозглашен Его Величеством королем отцом Нородомом Сиануком, когда он отрекся от престола в пользу своего сына. Когда король Бельгии Альберт II его стиль сократился до Его Величества короля Альберта (как и король Леопольд III ); «Король-отец» — это название его роли, а не часть его стиля или титула.

В настоящее время Джигме Сингье Вангчук — король-отец Бутана. Подобный титул отца-эмира теперь носит Хамад бин Халифа Аль Тани из Катара.

Когда султан Брунея Омар Али Сайфуддин III отрекся от престола, он стал султаном бегавана или отцом султана. Ему дали титул Его Величества Султана-Отца, или на малайском языке был Дули Ян Терамат Мулиа Падука Сери Бегаван Султан, и эта должность стала вакантной после его смерти.

Франциск, герцог Кадиса , супруг короля Испании Изабеллы II , был отцом короля Испании Альфонсо XII, а позже — дедушкой короля Испании Альфонсо XIII .

Фердинанд II Португалии , юридически uxoris король Марии II Португалии , был король отец Педро V Португалии и Луиша I Португалии .

После своего отречения Людвиг I Баварский стал отцом-королем Максимилиана II Баварского, а позже — дедушкой короля Людвига II Баварского .

В бывшей Китайской империи живого монарха, который передал трон своему сыну, звали Тайшан Хуан . Последний раз этот титул был удостоен императора Цяньлуна .

Всесильная фаворитка

«Соседка»

Как утверждал аббат-сатанист, в нескольких ритуалах участвовала мадам де Монтеспан, фаворитка Людовика-XIV, родившая ему семерых детей, и долгое время имевшая на него неограниченное влияние. При этом, Гибур утверждал, что дама во время ритуала была обнажена, и лишь лицо и одну грудь она закрыла вуалью. Целью же «черной мессы» было вернуть утраченное на короля влияние.

Тряхнув других арестованных ворожей, выяснили, что к одной из них, наиболее знаменитой Катри́н Монвуазе́н по прозвищу «Соседка», не раз приходила служанка фаворитки, мадемуазель Дэз-Ойе, и заказывала приворотные зелья.

А тот же аббат Гибур рассказал о ритуале, в котором участвовала мадемуазель Дэз-Ойе, целью которого была смерть короля. В чашу налили ее менструальную кровь, затем некий англичанин, имени которого аббат не назвал, мастурбировал в сосуд, после чего туда добавили кровь и муку из сушеных летучих мышей и прочитали над этим заклинание.

Более того, дочь этой самой «Соседушки», призналась, что ее мать хотела по заказу мадемуазель Дэз-Ойе отравить короля, передав ему прошение, написанное на бумаге, пропитанной токсичным веществом. Также она планировала убить новую фаворитку любвеобильного Луи, Анжелику де Фонтанж, продав ей отравленные перчатки и кусок ткани.

После таких открытий король, не желавший выносить сор из избы, лично изъял и уничтожил все признания, бросавшие тень на его фаворитку, а все, кто давал показания против нее, были отправлены в дальние крепости, и так и сгнили там. Деятельность же «Огненной палаты» была постепенно свернута.

Самое же любопытное, что несмотря на то, что по делу отравителей проходили принцесса, три герцога, три маркиза, четыре герцогини, две графини, одна виконтесса и многочисленные нетитулованные дворяне, казнена была только маркиза де Бренвилье. Остальные либо получили штрафы, либо уехали на время из страны, либо вообще отделались легким испугом. Мадам де Монтеспан не получила никакого наказания, но король окончательно охладел к ней.

Мадам де Монтеспан с детьми от короля

А вот простонародье пострадало гораздо больше. Казнили тридцать шесть человек, в основном изготовителей ядов. В их числе на костер отправилась «Соседушка». Она до последнего отбивалась от охраны и даже пыталась затушить костер. На ее казнь привели посмотреть ее четырнадцатилетнюю дочь, чтобы она не повторила судьбу матери.

Гибур же, как и другие священники-сатанисты, которые были арестованы по этому делу, отправились в тюрьмы, где и умерли.

В 1682 году король объявил вне закона деятельность всех магов, колдунов и ворожей. И если это и дало какой-то эффект, то временный. Еще при жизни «короля-солнце», в 1702 году полиция разгромила новую сеть колдунов, ворожей и отравительниц, возглавляемую Марией-Анной де Ла Вилле. В детстве она увлекалась оккультизмом, и пыталась вызвать демонов. Затем создала команду из охотников на сокровища, которые пытались искать их с помощью заклинаний. Позже она открыла свои «салоны магии», где занималась тем же, за что в свое время казнили десятки человек. Во время расследования выяснилось, что частью высокопоставленных клиентов Ла Вилле были бывшие клиенты «Соседушки», все еще нуждавшиеся в черной магии и «порошке наследников».

Подробнее дело о ядах разбирается в книге Анны Сомерсет «» и документальном фильме «Тайны Парижа. Дело о ядах. Загробные тайны / L’affaire des poisons, et Secrets d’outre tombe».

Париж сатанистов и отравителей

Перед тем как отправиться на эшафот, на суде маркиза де Бренвилье заявила следующее: «Половина тех, кого я знаю, — людей знатных — занята тем же, что и я… Я потяну их за собой, если решу заговорить». Она вполне могла это знать, так как вращалась в высоких кругах — среди этой самой знати. Король, взбудораженный этим заявлением, приказал генералу-лейтенанту парижской полиции Габриэлю Никола де ла Рейни вплотную заняться расследованием. Генерал занялся, раскопав немало любопытной информации.

Адвокат по фамилии Перрен донес генералу, что на одной из пирушек встретил гадалку по имени Мари Босс: та хвалилась, что к ней ходят многие знатные дамы за ядами. К ней была отправлена жена одного из полицейских. Та пожаловалась на мужа, и гадалка вручила ей баночку с ядом, после чего была арестована — и начала сдавать своих подельниц и соперниц по опасному бизнесу. 

Оказалось, что весь Париж опутан сетью колдунов, астрологов и ворожей, которые по заказу занимаются гаданием, а если клиенту хочется — и подправлением судьбы с помощью колдовских ритуалов и яда. И что самое неприятное — к ним часто обращаются женщины из высшего света, которым надоел муж или богатенький отец. Парижане даже с иронией стали называть яд «порошком наследников», настолько этот способ решения финансовых проблем был популярен.

Страх перед отравителями был так велик, что как писал современник, в городе стояла атмосфера полного недоверия окружающим: «Каждый глаз не спускал с соседа, и даже члены одной семьи подозревали друг друга… Брат или сестра не решались есть или пить то, что им подавали другой брат или другая сестра». 

Да и сами ворожеи друг друга отнюдь не жаловали. Например, когда гадалка по имени Монтиньи гостила у коллеги по имени Ла Шерон, она вытерла лицо платком, оставленным Мари Босс — и у нее начало резко опухать лицо. Колдуньи решили, что платок был пропитан токсичным веществом, и Ла Шерон спасла подругу, помочившись в туфлю, и заставив ее выпить, вызвав таким образом рвоту.

По приказу короля для расследования подобных преступлений была создана «Огненная палата». В 16-м веке аналогичный трибунал учреждали для рассмотрения дел о ереси. По традиции он заседал в Арсенале, в комнате, обтянутой черной тканью и освещенной факелами.

Людовик XIV

Гадалки и ворожеи занимались и другими услугами для знатных дам — изготавливали приворотные зелья и принимали караемые в то время смертной казнью аборты. Причем это не мешало им считать себя образцовыми христианками. Например, одна из них, мадам Лепер, заявляла, что она спасала души зародышей, так как крестила их и хоронила на освященном кладбище, хотя многие просто закапывали их в саду или сжигали в печи.

После ареста многих гадалок, вскрылись другие подробности их деятельности. Оказалось, что кроме простого отравления, знатные дамы иногда заказывали «черные мессы» — обряды сатанистов, в которых участвовали некоторые священники. 

Арестовав одного из них, некоего аббата Гибура, полицейские узнали, как проходили такие мессы. Для этого нужна была девушка и часто это были сами гадалки, но иногда пользовались проституткой, а были случаи, когда сами благородные дамы участвовали в подобном ритуале.

Черная месса

Обнаженная женщина лежала на матрасе, опираясь на два стула, расположенных довольно близко друг к другу. Голова высовывалась назад через одну сторону, находясь на подушке, помещенной в другое немного более низкое кресло, в то время как на другом конце ноги оставались висящими. На ее живот клали крест и чашу и над ним читали заклинание, принося в жертву ребенка, которого обычно покупали у нищих. Кровь ребенка сливали в чашу, а из внутренностей и сердца делали магические эликсиры.

Рассказывая о «черных мессах», Гибур упомянул такие подробности, от которых уже сам король Луи пришел в замешательство.

Королева-мать, транжира и сноб

В 1990-х в прессу просочилась информация о тратах королевы-матери и стиле жизни, который она поддерживала на протяжении многих десятилетий. Журналисты утверждали, что объем средств, которые Боуз-Лайон тратит на содержание собственной свиты и домашнего хозяйства, не идёт ни в какое сравнение с прочими монархиями. Учитывая, что деньги, на которые содержится королевская семья, поступают от британского народа, информация о транжирстве была воспринята этим самым народом с негодованием. Затем в газетах появилась и другая крайне неприятная для Елизаветы информация: каким-то образом пресса прознала о её родных племянницах, страдавших психическим расстройством и содержавшихся в клинике. Никогда ранее этот факт семейной биографии не оглашался публично, и королеву-мать обвинили в снобизме. Последовали и другие претензии: якобы Елизавета как-то высказалась, что отсутствие классовости в обществе — совершенный нонсенс. Замечали за ней и периодические расистские замечания.

75-летний юбилей, 1975 год. (The Daily Telegraph)

Большая часть критики в адрес королевы-матери была озвучена уже после её смерти, и эти замечания существенно повлияли на восприятие образа Елизаветы Боуз-Лайон в исторической перспективе. Хотя для тех, кто искренне любит и поддерживает монархию, резкие выпады в сторону родительницы ныне здравствующей Елизаветы II вряд ли имеют значение.

Принц и его невеста

Застенчивый и стеснительный Альберт обладал недюжинным упорством: влюбившись в Елизавету, он дал слово непременно добиться её расположения. Дважды принц предлагал Боуз-Лайон руку и сердце, и оба раза девушка отвечала отказом. Она симпатизировала другому юноше, красавцу Джеймсу Стюарту. Более того, мысль стать членом королевской семьи Елизавету несколько смущала, ведь это автоматически предполагало ограничение её личной свободы. Точно неизвестно, что именно побудило Боуз-Лайон все-таки ответить согласием на предложение Альберта: любовный интерес или некоторый практичный расчёт. Так или иначе, в январе 1923-го состоялась их помолвка.

Елизавета в день свадьбы. (The Daily Telegraph)

На тот момент Альберта никто не рассматривал в качестве реального претендента на престол — все надежды семьи были возложены на Эдуарда. Однако, когда последний выбрал себе в жены такую неподходящую с точки зрения королевской семьи особу как Уоллис Симпсон, его будущее в качестве главы монархии было предопределено. Последовало отречение от престола, и Альберт вступил на трон как король Георг VI. Елизавета неожиданно для себя стала королевой-консортом. Критики и ненавистники монархии впоследствии утверждали, что Боуз-Лайон чуть ли не спродюсировала отречение Эдуарда, однако она сама неоднократно отмечала, что не желала для своего супруга роли короля. Эта ноша в итоге, как полагала Елизавета, оказалась для него поистине непосильной.

Свадебное фото. Елизавета и Альберт, 1923 год. (The Daily Telegraph)

Георг VI скончался в 1952 году, оставив жену достаточно молодой вдовой. После смерти короля она поначалу не вполне понимала, в какой роли ей отныне предстоит выступать публично. Впрочем, довольно скоро Елизавета сориентировалась: она не только взяла титул королевы-матери, но и стала своеобразной матриархальной фигурой для своей семьи. В этом же амплуа она предстала и перед британской общественностью. Сдержанная, крайне обходительная и всегда с улыбкой на лице — такая себе понимающая и милая бабушка. Только ближнему кругу была известная другая сторона её личности.

Древний Рим

На 423 году существования Республики был раскрыт заговор, в котором были замешаны двадцать женщин, при­надлежавших к самым уважаемым семьям Рима. Тит Ливий, упоминающий об этом деле в восьмом томе своей «Римской империи», кажется, с подо­зрением относится к факту его существования. 

Историк ничего не утверждает, однако заставля­ет усомниться в факте такого широкого примене­ния яда в те далекие времена: 

«Большое количество неожиданных смертей, сопровождаемых одинаковыми симптомами, посеяло страх среди горожан. Никто не знал причину столь многочисленных несчастных случаев — это было похоже на эпидемию. Од­нако одна рабыня рассказала о заговоре, в кото­ром участвовало двадцать женщин, решивших отделаться при помощи отравленного зелья от своих врагов или тех, кто должен был по­лучить наследство. В свое оправдание они за­явили, что пользовались лекарствами. Тогда, по наущению выдавшей их рабыни, женщинам предложили испытать на себе эти лекарства; выпив их, преступницы умерли одна за дру­гой. Осуждены были также и все их семьдесят сообщниц. До того дня в Риме не было ни од­ного случая отравления»